Когда Nevvod встретился с Юрием для интервью, тот первым делом обозначил, что он человек простой. А от себя добавим – что и очень улыбчивый, открытый. Юрий Павлов рассказал о трех направлениях своей работы: организатор, музыкант и… продавец меда. Обо всем по порядку в нашем интервью.
Музыкально-технический директор команды Life
- Когда я переехала в Нижний Новгород, то стала искать разные городские активности. Тогда узнала и о команде Life, приходила к вам на Арт-завод, но сейчас уже редко встречаю упоминания о вашей деятельности. Расскажи о первом антидиванном проекте Нижнего. С чего всё началось?
- Началось всё с уличных выступлений в 2006-2007 годах. Cтало модно крутить огонь – в основном на улице. Театра огня, шоу не было, люди занимались этим, как экстремальным увлечением. Еще в то время набирали популярность барабаны. И я как раз был начинающим барабанщиком. Тогда мы познакомились со всеми ребятами, которые так или иначе имели отношение к команде Life - по выступлениям на Театральной площади около Драмтеатра. Это для нас сакральное место, иногда по старой памяти там собираемся.
Мы решили более или менее в одном направлении идти. Cтали придумывать небольшие праздники, для которых делали представления. Начали с маленьких сценок, потом крупнее и крупнее, в итоге дошли до формата городского события.
- Что сейчас происходит с проектом?
- Думаю, мы все повзрослели, да и времена изменились. Городу уже не особо стало нужно это всё. Раньше люди радовались, удивлялись каждому событию. А сейчас появилось много последователей, некоторые из которых дискредитировали позитивное молодежное движение. Если тогда и на протяжение многих лет мы были одни, то сейчас есть различные команды, но уровень падает. Актуальность такого направления, как организация городских мероприятий, на мой взгляд, потерялась. Но сейчас, например, другой социальный запрос идет - на нестандартные праздники - требуется новая струя, новая жизнь. А что касается фестивалей, сами организаторы понимают, что данный формат изживает себя. Необходим новый скачок. Не знаю, кто его сделает, но тот, у кого это получится, и будет задавать моду на ближайшие пять лет. Хотя вряд ли это будет команда Life.
- Да, мы тоже с друзьями разговаривали на тему нижегородских праздников, все чего-то не хватает.
- Все происходит волнами. Был пик, а в данный момент мы находимся в яме: ничего интересного нет. Хотя сейчас сменился директор департамента культуры: она очень активная. У нее есть желание развивать культурную сферу, поэтому, думаю, скоро появятся актуальные идеи.
Руководитель музыкального коллектива «Ветер Фанга»
- Ты являешься руководителем коллектива «Ветер Фанга». Что лично тебе даёт игра на этнических барабанах?
- В последнее время больше всего она дает мне, как ни странно, денег. Год назад я стал профессиональным барабанщиком, но не потому, что научился играть, а потому, что меня уволили с работы, и это стало моей единственной профессией.
Тогда у нас был еще некоммерческий состав, мы играли world music высокого уровня – были некой культурной единицей в масштабе России - мы ездили в туры, на фестивали. Сейчас же остался только коммерческий коллектив: барабанное шоу, с которым мы выступаем на различных корпоративах, мероприятиях, проводим семинары, тренинги.
- А что насчет обучения?
- Долгое время у нас существовала студия, но мы ее закрыли – она не приносила прибыли. Обучение – это здорово, группы набираются и ходят, но это некоммерческое дело. А еще каждому человеку надо иметь барабан. Если раньше все покупали, то сейчас (видимо, из-за финансового кризиса) все экономят. Те, у кого есть инструмент, убегают по программе вперед, а те, у кого их нет – отстают, в итоге группа распадается. Это не очень хороший момент, который связан даже не с финансовым кризисом, а с кризисом настроения у людей: стали экономить на сфере развлечений, хобби.
Но я уверен, что школа перкуссии «Ветер фанга», как феникс, воскреснет. Может быть, в ближайшее время, может, через год.
- Когда увидишь, что вновь будет востребованность?
- Она и сейчас есть. Были попытки создания других школ перкуссии в Нижнем Новгороде. Возможно, кто-то был воодушевлен успехом нашего коллектива, но эти школы тоже закрылись. Унылое, кризисное настроение общества портит всю идею. Здорово, конечно, что раньше так хорошо было.
У меня много учеников в городе, которые пытаются играть, объединяются в группы. Думаю, мы возродимся, научим еще кого-нибудь.
- Еще ты играешь на очень необычном инструменте – ханге. Расскажи о нем.
- Когда я только начинал играть на барабанах, а это было десять лет назад, появился ханг. В то время я начал осваивать азы инструмента дарбука. Но мне присылали видео, на котором люди играли на ханге, это был вау-эффект, потому что звук и тембр инструмента действительно неземной, космический, уносящий. Мне было даже сначала непонятно, как такая железная штука может так звучать.
Я тогда подумал, что играю на барабане, но мелодии как таковой нет. А вот если дать мне ханг… Но тогда он стоил как автомобиль – около 300 тысяч рублей, да и в России он появился не сразу. Его нельзя было купить.
Все видели инструмент только на ютубе. И года два-три прошло, прежде чем он появился в России. Потом, когда мы ездили на фестивали, я, конечно, наблюдал за людьми. Познакомился с Юрием Рубиным из «Альгамбры», с Владисваром Надишана.
А буквально год назад мне прислали ссылку, что наши пермские ребята начали делать аналоги ханга, причем очень дешево. Я думал, что инструмент так себе, но потом посмотрел видео, как Надишана играет на таком ханге. И все понял. Пермские ребята – начинающие – выводили свой продукт на рынок. Тогда я смог урвать два инструмента, что очень здорово. Сейчас они дорожают.
Я специально ездил в Пермь за ними. Разговаривал с изобретателями, был на их заводе. Ребята серьезно подходят к работе, всё качественно делают.
Ханг – это торговая марка – название инструмента. Но оно сложилось позже, сейчас нет общего согласия в терминологии. Просто говорят, что хэндпаны – линзообразные инструменты. Но есть разные технологии изготовления. Первая группа, как настоящий ханг, когда на инструменте выковывают области. Есть еще вариант, когда выковывают язычки – к таким относится RAV Vast, который и у меня.
Бешеная популярность RAV Vast объясняется тем, что на каждую ноту (которых в ханге девять) приходится трезвучие. На девяти нотах ничего не сыграешь, а на аккордах – уже можно.
В общем, RAV Vast, на котором играю, уже оброс легендами.
- А еще на каком бы инструменте хотел научиться играть?
- Мне бы эти освоить. Но еще интересна электронная музыка, хочется научиться волшебству, которое делают электронщики. Не диджеи, которые сводят композиции, а именно создатели музыки. Но я даже не знаю с чего начать, это бесконечная область. Те же ханги я бы «заплел» в электронные композиции. Однако сейчас нет возможности, нет времени. Может быть, я когда-нибудь осуществлю желаемое. О хангах я тоже когда-то мечтал, а сейчас они есть, я на них играю.
- Здорово! А у меня всё стандартно: музыкальная школа по пианино и немного на гитаре играю.
- Я тоже недолго ходил в музыкальную школу, буквально 2-3 года. Но это мне и сейчас помогает, например, основы сольфеджио. Я могу играть по нотам, они для меня не просто крючочки. Знаю, что такое тональность. Музыкальная школа заложила основы музыкального восприятия.
Что важно, меня учили играть не просто по нотам, а быть в образе. То есть когда мы, например, разучивали «Санта Лючию», моя преподавательница говорила, чтобы я представил, что я в Венеции, плыву на лодке по волнам. И такое никак не отображается ни в какой нотной грамоте - это чувство музыки. Это очень интуитивно, но это передается слушателю.
Такое особое средство выразительности я бы назвал feel. Этот термин мне подкинул Артур Газаров - известный московский перкуссионист. Он говорил, что когда приезжаешь в Латинскую Америку, то кубинцы смотрят на твое исполнение и говорят, что ты, возможно, играешь технически лучше, но тебе не хватает вот этого feel. Это надо почувствовать.
- Музыка, которую исполняет «Ветер Фанга» - это world music. Все мелодии словно вдохновлены природой. А как часто тебе удается выбираться из города?
- Я практически все лето провожу вне города. Люблю ездить по фестивалям, но в качестве музыканта или организатора, а не посетителя.
- В самом Нижнем есть место, в котором ты чувствуешь себя умиротворенным?
- Для меня это, наверное, Серфлагерь. Он как второй дом. Не скажу, что это особое место, но там, правда, красивая природа. Удивительные закаты каждый день, которые мы называем «сериал», для этого даже специально лавочки стоят на берегу. И в Серфлагаере есть традиция – смотреть этот «сериал» каждый вечер.
Меня увлекают путешествия на дальние расстояния, автомобильные путешествия. За вдохновением езжу куда-нибудь очень далеко. Например, в прошлом году был в Монголии и во Владивостоке.
А мое любимое место на этой планете – Ольхон – остров на Байкале.
- С помощью проектов, которые ты организуешь, музыки, даешь возможность выбраться из рутины, отвлечься от забот. И люди хотя бы некоторое время не используют технику. Но как считаешь, если лишить человечество интернета, что произойдет?
- А зачем людей лишать интернета – это же не зло, а средство связи. То же самое, что телевизор или голубиная почта. Ничего не произойдет, люди найдут, как получать информацию другим способом.
Интернет – это большая информационная свалка. Каждый там находит всё, что ему нужно.
Нет такого, что все сидят дома на диванах в интернете, и надо с этим бороться. Надо с другим бороться: чтобы люди искали в интернете правильные вещи. Моя миссия не столько вытянуть людей с дивана, а познакомить с чем-то более красивым, высоким, чем поп-культура, которая захламила всё медиапространство.
Алтайский купец
- Видела, что ты и в качестве алтайского купца выступаешь – продаешь мед. Почему именно этот продукт?
- Это связано с моим путешествием, которое я упоминал, - в Монголию и Владивосток. По пути мы заехали на Алтай, где живут мои друзья. Мы у них погостили, отведали местных продуктов. Тогда и поняли, что уровень продуктового стола намного выше, потому что Алтайский край – очень благодатный. Все хорошо растет, все экологически чистое, свежее, натуральное. Там выгоднее мед производить, а не как в европейской части России – из сахара бодяжить. Не секрет, что 90 процентов меда – это фальсификат.
Когда я на Алтае впервые попробовал мед, то вспомнил детство, когда мед был густой качественный, невероятно вкусный, я подобный не ел уже двадцать лет. А мы живем в Нижнем и не знаем, что такое настоящий продукт. Особенно меня радуют названия: «малиновый мед», «облепиховый мед». Вы облепиху видели, а цветы облепихи?
А две недели назад наш район пестрел вывесками «Башкирский мед. Социальная акция. 3 литра за 900 рублей». При этом у них весь мед жидкий, и это в марте. В советское время существовал законодательный запрет на продажу жидкого меда после 1 октября, потому что не бывает настоящего жидкого меда в это время. А люди не знают, что на самом деле они едят инвертированный крахмал.
Моя миссия в данном случае – познакомить с настоящим продуктом.
Я не один продаю алтайский мед в Нижнем Новгороде. Есть еще магазины, но их очень мало. Пусть у нас три магазина, а должно быть тридцать три. Тогда мы составим конкуренцию тем, кто обманывает людей.
- А хотел бы сам переехать жить в горы, стать пасечником?
- Да, с удовольствием поселился бы на Алтае. Возможно, в ближайшие пять лет такое случится. Хотя там лето благодатное, кстати, нет комаров, но климат суровый. Зимой в минус сорок мне тяжело, я человек южных кровей.
Есть вариант переехать на север Нижегородской области. Улья можно поставить, рыбалкой заняться. Там прекрасные места.
Фото: Алёна Пермякова и из личного архива Юрия Павлова
